В России беженцы рассказывают о массовых расстрелах семей в Марьинском районе

Беженцы с юго-востока Украины приехали в Ленинградскую область. Они живут теми же стереотипами о войне на родине, что большинство россиян, не уверены в собственных перспективах, но считают, что в России им будет лучше.

Российским журналистам они рассказали о распятых детях (которых видели по телевизору), про фашистов и бандеровцев, однако затруднились в ответе на вопрос, как притесняли лично каждого из них.

На ступеньках детдома, который и стал пристанищем для беженцев, после обеда сидят Шахтер, Лена и Ольга. Женщины рассказывают, что мужья не могут уехать, потому что боятся украинских пограничников, которые могут забрать их в Национальную гвардию или арестовать. А сами они уехали, потому что страшно за детей. Слышали, как за три километра от их села под Карловкой грохотали снаряды. С украинской армией никто из троих не встречался. Оскорблений по этническому признаку тоже никто не припомнит.

— Мы привыкли все по-русски разговаривать. У меня бабушек, дедушек нет, которые на украинском говорили. Почему я должна заставлять своего ребенка разговаривать на украинском языке? Я привыкла на русском. Мы не отказываемся. Украинский язык нужен. Мы его все учили, и дети учат. Но не до такой степени! У меня отец с севера — он русский, мама с Казахстана — русская. Почему я — украинка? Я люблю украинскую культуру и язык, но разговаривать на нем я не буду! Донецк всегда был русским. Разговаривай на каком языке тебе удобно. Насильно заставлять ни к чему, — говорит Ольга.

Лена рассказывает, как видела над своим домом украинские истребители. Блокпост ополченцев располагался у окна Лениного двухэтажного дома в селе Нейталово под Карловкой, северо-западнее Донецка. Ополченцы привели полсотни бойцов, БТР, посадили снайпера в магазине. Они извинялись, но говорили, что по-другому в таких условиях нельзя. Все равно задевает мирных жителей.

Мирные жители сидели по подвалам. Пост бомбили обычно по утрам. Когда бой утихал, бойцы сообщали, что можно выйти минут на 10-15. Потом вновь: «Воздух!», и все бежали, кто куда.

— Брат у меня в ополчении. «Градами» когда бомбили, осколки сыпались. Брат говорил, что ему никогда в жизни так страшно не было. С каким-то мужиком в какую-то яму забились. Непонятно, как поместились. Только автомат мешал. Брат рассказывает: «Мужик лежит, я на нем сверху, и автомат торчит, «Град» сыпется, — говорит Лена.

Она вспоминает, что как-то ночью мимо села ехал бензовоз. 20-летние бойцы ДНР хотели остановить его, проверить документы, но водитель дал газу. Они его и подстрелили. Пламя взметнулось такое, что Лена подумала, что рассвело посреди ночи.

— Сейчас мы связывались со знакомыми, говорят, половина улиц разбомблено в нашем селе. Вряд ли мой дом стоит, конечно, — констатирует Лена.

Кроме брата близкой родни у нее нет. Женщина боялась, что расстреляют ее и сына Артема. Когда из-за обстрела она не выходила из подвала двое суток, пришел брат и сказал, что есть минут 20 передышки, и надо уходить хотя бы на другой край села. И Лена решила ехать из страны.

Лена надеется, что сможет устроиться в России. У женщины сейчас одна цель — привезти сюда брата и мужа, который тоже вступил в армию ДНР.

— Я им звонила. Они мне говорили: «Нет, Лена, если мы выживем, мы приедем, а сейчас здесь нужна наша помощь». Мы быстро связываемся по мобильному, на минутку. Если денег нет на телефоне, они бесплатные SMS шлют утром, каждый день. Так общаемся. Сегодня утром скинули, что живые. Среди ночи бывает скидывают, потому что там бомбят и днем и ночью, — рассказывает Лена.

Никто из беженцев не знает про то, что «народный» губернатор Донбасса Павел Губарев состоял в РНЕ и носил свастику на рукаве. Понятия фашизм, нацизм, патриотизм, коммунистическая, монархическая идеология — все смешалось в их головах, как в головах тех, кто командует сейчас бойцами ДНР.

Все верят в распятого в Славянске мальчика. Вячеслав (шахтер из Луганской области), Анжела (беженка из Славянского района), Лена, Валентина Степановна.

— Про мальчика — правда, на сто процентов. Даже тени сомнения нету, поверь, — говорит Вячеслав. — Я вывозил людей по трассе Харьков-Ростов. На машине написали «Дети. Славянск». Начали по нам палить украинские снайперы. Я военный человек, могу по звуку калаш от винтовки отличить. Люди все попадали. Гробовая тишина. Говорю водителю: «Саня, топи!» Когда стреляют, сразу быстро едем, чтобы, так сказать, и пуля не догнала. Метров 400 отъезжаем. Выезжают два танка, встают один за одним и начинают из пулеметов ДШК палить в воздух. Я, как сидел на первом сидении, так и сполз вниз. Себя-то не жалко. Ты за людей ответственен, которых вывозишь, до того момента пока не передал их в надежные руки. Мы остановились. И хорошо, что остановились. Из-за брони выходят три тела. Держат нас на мушке. Один с гранатометом. У всех черно-красные повязки на рукавах: «Вы шо тут, бессмертные?! Какие, на хер, дети?!» Покруче сказали. Трехэтажным матом: «Вон отсюда!». Я все нервы собрал в кулак, говорю водителю: «Саша, разворачиваемся, едем». Я не должен нервничать, когда люди за спиной. Мы повезли их через Луганск, в городе Донецк Ростовской области высадили. Оттуда они уже уехали в пункт временного размещения, — рассказывает Вячеслав.

Анжела, со слов одной из беженок рассказывает, как та попала под «кассетную бомбу», когда ехала с работы, и видела, как одной прохожей оторвало голову и швырнуло автобус рядом, а ее семилетнего сына, который рядом шел, убило на месте. Другая история про то, как в Донецкий вокзал зашли люди с автоматами и стали расстреливать мирное население. Сын рассказывал Анжеле, что видел, как в двух метрах от него на остановке убили мужчину.

— Остановилась машин без примет, опустилось стекло. Автомат. Очередь, — рассказывает Анжела.

С ее слов в Марьинке, Красногоровке, Галицыновке «Правый сектор» заходил в дома и расстреливал целые семьи. 3 июля Порошенко, со слов Анжелы, издал указ расстреливать семьи всех, у кого в ДНР либо муж либо сын. Так уже поступают в Славянске, считает, Анжела. В распятого мальчика, в условиях отсутствия информации, она тоже верит беспрекословно.

— Это в реальности было! Это у нас по телевизору показывали! – говорит она.

Про то, что в украинская армия привезла в Славянск продукты, женщина не слышала. Зато охотно рассказывает, как ее односельчанин ездил на Майдан из любопытства, попил там чаю и провел в беспамятстве трое суток.

Муж Анжелы, Сергей, во время майдана поехал к матери в Днепропетровск,.

— Он у меня не то чтобы любитель выпить, нет. Чаю выпить захотел в Днепропетровске на вокзале, — рассказывает Анжела.

К Сергею подошел какой-то мужчина, стал что-то спрашивать. Муж отвлекался и не следил за стаканом. Очнулся — оказывается уже неделю на майдане.

Не слышала про то, что, войдя в Славянск, украинцы стали раздавать хлеб и колбасу, и Лена. Зато девушка из Донецка рассказывала ей, что нацгвардия узнает фамилии тех, кто состоит в ополчении и расстреливает их семьи.

Беженцы вторую неделю живут в детском доме Молодцово. Женщины, словно дети, продолжают пересказывать жуткие истории о том, что слышали от других и по телевизору. Другой информации у них нет.